За полтысячи лет смотрел со стен род князей Тугай-Бегов, род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и
царских кровей. Тускнея пятнами, с полотен вставала история рода с пятнами то боевой славы, то позора, любви, ненависти, порока, разврата…
— Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, — сказал Ростов, вставая. — Извольте ехать, и я отвечаю вам своею честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, — и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам
царской крови, он направился к двери.
Неточные совпадения
— Вот как святые-то приказания
царские исполняли! — говорила она, — на костры шли, супротивного слова не молвили, только имя Господне славили! А мы что? Легонько нашу сестру господин пошпыняет, а мы уж кричим: немилостивый у нас господин,
кровь рабскую пьет!
— Ну, батюшка, Никита Романыч, — сказал Михеич, обтирая полою кафтана медвежью
кровь с князя, — набрался ж я страху! Уж я, батюшка, кричал медведю: гу! гу! чтобы бросил он тебя да на меня бы навалился, как этот молодец, дай бог ему здоровья, череп ему раскроил. А ведь все это затеял вон тот голобородый с маслеными глазами, что с крыльца смотрит, тетка его подкурятина! Да куда мы заехали, — прибавил Михеич шепотом, — виданное ли это дело, чтобы среди
царского двора медведей с цепей спускали?
— Ох, князь! Горько вымолвить, страшно подумать! Не по одним наветам наушническим стал царь проливать
кровь неповинную. Вот хоть бы Басманов, новый кравчий
царский, бил челом государю на князя Оболенского-Овчину в каком-то непригожем слове. Что ж сделал царь? За обедом своею рукою вонзил князю нож в сердце!
— Государь, — сказал он, — хотелось бы, вишь, ему послужить твоей милости. Хотелось бы и гривну на золотой цепочке получить из
царских рук твоих. Горяча в нем
кровь, государь. Затем и просится на татар да немцев.
Они были душа этого огромного тела — потому что нищета душа порока и преступлений; теперь настал час их торжества; теперь они могли в свою очередь насмеяться над богатством, теперь они превратили свои лохмотья в
царские одежды и
кровью смывали с них пятна грязи; это был пурпур в своем роде; чем менее они надеялись повелевать, тем ужаснее было их царствование; надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества; нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было — обида, один — но смертельный.
— Что ж, стреляй, коли те озорничать хочется! — ответили ему из толпы. — Не в нас стрелишь — в царя стрелять будешь… Мы —
царские, стало, и
кровь наша
царская!..
Это ничего, что это быдло кричало: «мы
царские и
кровь наша
царская!» — важно то, что в них стреляли, что они видели убитых братьев, что они
крови понюхали, — вот что важно!
Особенно как-то странно и вместе с тем смутно-зловеще для него самого звучали ему недавние слова: «не в нас стрелишь — в царя стрелять будешь; мы —
царские, стало, и
кровь наша
царская».
Я стояла как раз перед образом Спасителя с правой стороны
Царских врат. На меня строго смотрели бледные, изможденные страданием, но спокойные, неземные черты Божественного Страдальца. Терновый венок вонзился в эту кроткую голову, и струйки
крови бороздили прекрасное, бледное чело. Глаза Спасителя смотрели прямо в душу и, казалось, видели насквозь все происходившее в ней.
— А ты порой на меня гневаешься, жесток-де очень у меня Гришка-то! Думаешь, мне тоже сласть в
крови их нечистой купаться, слушать, как хрустят их кости разбойничьи? Да для твоей
царской милости и купаюсь, и слушаю. Как подумаю, что как одному спущу, другого помилую, ан вдруг они нам с тобой, великий государь, спуску не дадут, нас с тобой не помилуют?!
И виноват ты в пролитии
крови человеческой, и прав, не признав душегубцев слугами моими
царскими…
Невознаградима
кровь, пролитая злодеями, при моем ослеплении… по крайней мере, нужно вознаградить кого можно и кто не предстал еще моим обвинителем перед Тобою, Судьею праведным [П. Н. Петров. «
Царский суд», историческая повесть.
— Что же это значит, брат? Шутка, что ли, над верным слугой? Глумление над ранами моими, над
кровью, пролитой за царя и за Русь-матушку? Али может, на самом деле царю сильно занедужилось и он, батюшка, к себе Владимира потребовал!.. Только холоп-то этот подлый не так бы
царскую волю передал, кабы была она милостивая, — почти прошептал князь Василий.
На амвоне и на висящей у
царских врат епитрахили было несколько капель
крови, и самая епитрахиль по местам изорвана (батюшку причетники били, или батюшка их бил, это не объяснено).
Там всё — там родших милый дом;
Там наши жёны, чада;
О нас их слёзы пред Творцом;
Мы жизни их ограда;
Там девы — прелесть наших дней,
И сонм друзей бесценный,
И
царский трон, и прах царей,
И предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу
кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.